версия для печати

История моих взаимоотношений с вычислительной техникой началась в 1984 году. Точнее, весной 1984-го. У меня не было 286-го. Их тогда и в природе-то не существовало. Мой первый компьютер назывался APPLE ][ PLUS. Скобочками писалась римская двойка. Было в нем богатства — процессор Motorola 6502, 64 килобайта оперативной памяти, два пятидюймовых дисковода, немного упругих коричневых клавиш с белыми буквами и цифрами, монитор «зеленое на черном» и матричный принтер на 80 позиций. Всё.

Посмотрите на мое «Яблочко». Чтобы найти его фотографию, лазил по Интернету около 20 минут. Да, времена меняются. Так пишется история.

Не правда ли, симпатичная машина? Компьютер был куплен за бешеные деньги (что-то около 20 тысяч долларов) в лабораторию, где я тогда работал. Купили его через Финляндию, в связи с американскими ограничениями на экспорт передовых технологий в Советский Союз.

В лаборатории, в углу стоял шкаф — отечественная «Электроника-80». Правда, запустить его так и не сумели. А вот «Яблочко» — работало.

Из программного обеспечения на машине имелся зашитый BASIC с вкусным названием APPLESOFT, операционная система APPLE DOS, и… А, собственно — и всё. Больше ничего не было. Не было даже игрушек. Операционная система CPM и FORTRAN-IV появились у нас только спустя 8 месяцев.

Зато — к машине прилагались два толстых тома технической документации. Естественно, на английском.

К «Яблочку» мы вдвоем с моим коллегой-инженером, прикипели окончательно и бесповоротно, с первого дня знакомства — когда открывали ящики. Как оказалось, на год с лишним.

Это было безумием чистой воды.

Посудите сами. Два молодых человека, соответственно 22 и 24 лет — не уроды, не монахи, не трезвенники, не женоненавистники — целый год вели абсолютно ненормальный и аморальный образ жизни.

Мы не вылезали из-за стола, на котором гордо возвышалось наше «Яблочко». Мы работали ночами — потому что днем проклятое начальство заставляло исполнять еще и прямые служебные обязанности. Мы грызли бутерброды и плавленые сырки по 28 копеек — рядом с машиной. Мы варили кофе — рядом с машиной. Наконец, даже медицинский спирт смешивали с водой в пропорции 50 на 50 — тоже рядом с машиной. Я уж не говорю об электробритве (одной на двоих) и зубных щетках (к счастью, индивидуальных) — эти принадлежности, вместе с банкой одеколона (опять же, общей) лежали в ящике стола. Какого? Правильно — на котором стояла машина.

Что такое «прикладное программное обеспечение», мы знать не знали и ведать не ведали. Все было просто. Даже примитивно. Есть задача — пишем под нее программу. Именно — «программу». Слова «софт» и «софтвер» внедрились в русский язык позже.

Всё — впервые! Какое захватывающее, неземное чувство!

Вариационная статистика? Пишем сами.

Математическое моделирование? Снова — пишем сами.

Текст ввести и распечатать? Вот это уже задача на две недели. Потому что сначала нужно самим написать текстовый процессор, потом — вручную нарисовать русские буквы для экрана, потом — те же буквы для принтера, а уж потом — вводить текст и его печатать.

Шрифт у нас был — ОДИН! Весь из заглавных букв. Потом стало стыдно. Нарисовали еще и строчные. Но шрифт все равно оставался один-единственный.

Это было прекрасное и безумное время. Мы программировали практически всё. Появление компилятора с бейсика (вместо опостылевшего интерпретатора) было воспринято как революция. Мы зачитали два толстых тома, прилагавшихся к «Яблочку», до дыр. Это не фигура речи. Это правда.

Попутно, конечно, выучили английский, с которым в «дояблочную» эру что у меня, что у моего коллеги были весьма натянутые отношения — несколько выше уровня «зе пен из он зе деск».

Где-то через полгода у нас открылось нечто вроде неформальной тусовки по ночам. Земля слухами полнится — и к нам потянулись «безкомпьютерные» аспиранты, для которых получение времени в институтских ВЦ было проблемой.

На машинке с 64 килобайтами оперативки было сделано ЧЕТЫРЕ кандидатские диссертации. Именно сделано, а не напечатано. Были задачи, которые «Яблочко» считало по 5–6 часов. Стрекот принтера, выплевывающего на бумагу посчитанную задачу, был сигналом к тому, чтобы сдвинуть бокалы. Извините, приукрасил — роль бокалов исполняли обычные химико-медицинские мензурки. Нам крупно повезло, что первую «яблочную» игрушку мы увидели только спустя год работы. Если бы мы начали с игр — навряд ли бы мы смогли освоить программирование.

Одного только нельзя было делать за «яблочным» столом. Да, да, да…

Мы познакомились в метро, на «Тургеневской».

Собственно, я ей был безразличен. Судя по тому что, увидев ее на противоположном эскалаторе, я уже через две минуты, преодолев все заслоны и турникеты, взял на абордаж двери вагона, в котором она мирно собралась уезжать — она не была безразлична мне. Душа пела. Остапа несло.

Она была очень пунктуальна. За короткую историю в шесть свиданий она ни разу не опоздала больше чем на десять минут. А говорят — так не бывает.

На седьмой раз мы должны были идти в театр. До начала спектакля оставалось три часа. Мы встретились в центре зала на «Новокузнецкой» и я сказал:

— А хочешь, я покажу тебе «Яблочко»…

Мы сели на трамвай и десять минут спустя уже поднимались по лестнице, ведущей в нашу лабораторию.

Мой коллега сидел за дисплеем. Он был небрит и изможден. Посмотрев сквозь нас, он тихо сказал:

— Программа не работает.

Этого не могло быть. Еще вчера все — абсолютно все — работало. И утром — работало. И вечером, перед тем как я собрался ехать на «Новокузнецкую» — тоже. А теперь — затык.

Она тихо и скромно села в соседней комнате, поставив перед собой большую кофейную кружку. А мы — мы стали бороться с программой. Ничего не получалось. Мы вскакивали, опять садились, курили, все громче матерились, чесали затылки, переписывали какие-то модули, запускали на компиляцию, опять переписывали. Дело не двигалось.

Так прошел час. Потом еще час.

Она вышла из соседней комнаты, встала в дверях и прислонилась к косяку. Я отметил этот факт на уровне подсознания. Мне было не до нее. Потом она развернулась и ушла. Я не видел, как она уходила. Просто тихо зашелестел ее желтый плащ. Шелест плаща я тоже зарегистрировал подсознанием.

Когда программа заработала и мы опомнились, было девять вечера. Спектакль начался два часа назад.

Конечно, я позвонил. Трубку сняла ее мама и, четко выговаривая слова, акцентируя окончания, попросила меня больше по этому номеру не звонить. Я подумал-подумал. И не позвонил. Больше. По этому. Номеру.

А потом — год безумия кончился.

Как-то позже, попав в Публичную Научно-Техническую Библиотеку, я выкопал в каталоге необычную книгу. Два американца, отец и сын, фармакологи, написали труд с названием вроде «Как мы осваивали APPLE ][». Я читал ее целый день и просто терял сознание от удовольствия. Потому что мы с моим другом могли написать точно такую же. Методом научного тыка, мы пробирались по одним и тем же дебрям любимого «Яблочка» — и с абсолютно одинаковыми результатами. Почти «Союз — Аполлон». Бывает же такое…

Прошло время. Из «программера» я давно стал «юзером». И теперь мне и в голову не придет написать что-то свое для решения новой задачи. Меня развратили. Развратили доступностью хорошего софтвера. Теперь я начинаю искать софт, способный решить задачу за меня и лучше бы — вообще без моего участия.

А что же наше «Яблочко»?

Через полгода после моего ухода из лаборатории пьяный электрик осчастливил лабораторную электросеть напряжением 380 вместо 220. Не знаю уж, как так могло получиться, но — «Яблочко» выгорело дотла. И предохранители не спасли. Поохали, поахали — да тихо и списали.

Пишу я эти строчки на 166-м Пентиуме со всеми «наворотами» и оперативной памятью в 64 мегабайта. Вот сейчас допишу и буду ставить выпуск на сервер. Половина второго ночи. Пишу, а сам вижу — как наяву — мое милое «Яблочко», служившее мне верой и правдой всеми своими 64-мя килобайтами RAM. Ты мой стойкий оловянный солдатик…

Как бы Пентиум не обиделся. Он-то понял, кого я люблю больше.

 версия для печати