Михаил ЗУЕВ

НАМЕСТНИК

Наталья стала звякать на кухне чашками, ложками и тарелками. От этого Иван проснулся. Не открывая глаз, он перевернулся с живота на спину, протянул руку в изголовье кровати, туда, где стояла тумбочка, и нащупал на ее гладкой поверхности новые часы с кожаным ремешком. Он сгреб часы в кулак, и, не открывая глаз, расправил ремешок в своей здоровенной ладони.

Часы были плоскими, приятно гладкими и холодными. Иван несколько раз медленно, с удовольствием провел пальцами по задней крышке, чувствуя под загрубелыми подушечками приятно-рифленую гравировку. Потом он не спеша приложил часы к левому запястью, и, ощущая под пальцами каждую мелкую деталюшечку тонкой точеной пряжки, застегнул ремешок.

Звон чашек и тарелок прекратился. Из радиоприемника донеслись гортанные звуки горна, и писклявый девичий голос прокричал: «Доброе утро! В эфире — Пионерская Зорька!».

Иван лежал на широкой спине, не открывая глаз. Еще рано, подумалось ему. Сегодня на работу к трем часам.

В соседней комнате сначала недовольно запищала, а потом и в голос заплакала Верка, с которой Наталья, видать, уже стянула теплое уютное одеяло.

Спустя пару минут раздался приглушенный Натальин голос, недовольно выговаривающий что-то Верке. Веркин писклявый плач переместился из соседней комнаты сначала в коридор, а потом в ванную. Зашумела вода. Плач стих.

Замолк кухонный репродуктор. В соседней комнате раздался конский топот, затем — звяканье гантелей и пыхтение. Ванька-младший проснулся. Зарядку делает сынок, подумал Иван и медленно потянулся, откинув в сторону нагретую за ночь влажную от пота перину.

Иван заложил руки за голову, ощутив, как плоские круглые золотые часы вдавились в кожу запястья, полежал так еще несколько минут. Потом напряг спину и пружинисто сел на высокой кровати, коснувшись ногами дощатого выкрашенного в коричневый цвет прохладного пола.

Наталья тихо вошла в комнату. Ее ночная рубашка со здоровенными подсолнухами во всю спину причудливо колыхалась, не скрывая откровенных движений большого тела. Наталья села на стул возле трюмо, недовольно поморщилась, сняла колпачок с помады, открыла коробочку с пудрой, вынула кисточку из тюбика с тушью для ресниц, и стала краситься.

Иван встал с кровати, протопал босыми ногами по гулкому полу и выглянул в открытое окно.

Уже совсем рассвело. Двор был пуст. Только старый дворник Шамиль лениво шоркал метлой по серому асфальту, еще слегка влажному после ночного дождя, да пара соседских кошек сидела на крыше ближнего покосившегося гаража, напряженно тараща друг на друга круглые зеленые глаза.

Иван почесал гладкую широкую грудь, открыл дверцу шкафа; не глядя, наощупь, вытащил из коробки новую электробритву «Харьков» с плавающими ножами, купленную Натальей месяц назад на фабричной спецраспродаже, зашел в ванную и начал бриться.

Бритва жужжала и вибрировала, приятно массируя жесткие колючие щеки; разглаживая морщины; сотрясая массивную нижнюю челюсть. Через три минуты лицо стало гладким и почти не колючим. Иван вытряхнул бритву в раковину, быстро почистил зубы, пару раз плеснул себе в лицо холодной водой, утерся несвежим полотенцем и вышел на кухню.

Наталья, Ванька и Верка тесно сидели за маленьким столом восьмиметровой кухоньки и уплетали кашу. Засвистел чайник. Наталья, не оборачиваясь, протянула руку к конфорке. Свист прекратился.

— Ванька, когда у тебя контрольная по алгебре? — произнес первую за сегодняшний день фразу Иван.

— Завтра, папа, — шевеля плотно набитым ртом, ответил сын.

— Ну ладно, — сказал Иван, поворачиваясь к домашним спиной.

Войдя в комнату, Иван быстро застелил кровать, натянул майку и синие тренировочные штаны. Когда через минуту он вернулся на кухню, дети были уже в соседней комнате. Они ругались между собой. Ванька что-то недовольно басил сестре. Верка, как всегда, надсадно пищала.

— Ваня, сходи в магазин, — сказала Наталья, быстро перемывая посуду, — а то холодильник опять пустой.

Брызги летели во все стороны. Кран горячей воды шипел. Из того места, где резьба входит в корпус, била маленькая дымящаяся струйка. Она попадала на стену и стекала по кафелю, оставляя на нем грязноватые потеки. Опять прокладка прохудилась, недовольно отметил Иван. Надо бы заменить.

— Хорошо, — безразлично отозвался он, не отрываясь глядя в окно.

— И в больницу позвони. Фамилия доктора — Семенов. Телефон там, на зеркале.

— Позвоню, — согласился Иван.

Он отхлебнул горячего чаю из громадной чашки-бадьи с отбитой ручкой, намазал на хлеб маргарина, положил сверху толстый ломоть пахнущей крахмалом вареной колбасы, и одним движением отправил себе в рот половину большого незамысловатого бутерброда.

Наталья расставляла тарелки в сушилке. Потом она сняла фартук, аккуратно повесила его на кривой гвоздь, вбитый в дверцу шкафа, подошла к Ивану, приобняла его за шею и поцеловала влажными мягкими теплыми губами в большой выпуклый лоб с тяжелыми надбровными дугами.

— Ну, мы пошли, — сказала она.

— Ладно, — сказал Иван и стал дожевывать свой бутерброд.

Хлопнула входная дверь. Иван подождал, пока стихнут шаги на лестнице, и пока перестанет быть слышен противный Веркин писк; грузно поднялся со скрипучего стула, зашел в большую комнату и щелкнул кнопкой телевизора.

Передавали фильм про войну.

Иван опустился в колченогое потертое кресло и стал смотреть на экран.

Фильм кончился через час. Иван выключил телевизор, зашел в соседнюю комнату, сгреб записку с номером телефона с трюмо, вышел в полутемный коридор, подвинул в сторону Ванькин велосипед с немытыми колесами, снял трубку и стал набирать номер.

— Аллё, — ответила трубка.

— Мне доктора Семенова, — выдохнул Иван.

— Сейчас посмотрим, — громко задребезжала в ответ мембрана.

Минуты две на том конце провода, в гулком коридоре, было совсем тихо; только слышались какие-то невнятные обрывки недовольных разговоров, цоканье каблуков да позвякивания чего-то, по-видимому, металлического.

— Семенов слушает, — внезапно отозвался хриплый мужской голос.

— Здравствуйте, доктор Семенов. Это Иван, отец Веры Болотниковой.

— А-а-а, — протянул голос. — Иван, если не ошибаюсь…

— Петрович, — не дожидаясь паузы, вставил Иван.

— Да-да, я помню, Иван Петрович. Помню. Ну что сказать? Диагноз подтвердился.

— И что теперь? — у Ивана перехватило дыхание.

— Вашей Вере нужна операция. Приходите в … — голос запнулся. Было понятно, что Семенов лазит по карманам в поисках какой-то нужной ему бумажки, — …приходите в среду, да, в среду, на следующей неделе. Будем решать вопрос о госпитализации.

— Спасибо, доктор, — сказал Иван, ощущая выступившую на лбу испарину.

— Да не за что, Иван Петрович, — бесцветно промолвил Семенов, и следом трубка запищала холодными короткими гудками.

Иван снял треники, надел застиранную клетчатую рубашку, серые неглаженые брюки, сунул в карман кошелек, ключик от почтового ящика; сгреб в руку две авоськи и тихо закрыл за собой входную дверь.

Прошаркав шесть пролетов вниз, Иван остановился возле почтовых ящиков, вынул из кармана маленький ключик, вытащил из ящика «Труд» и «Советский Спорт». Следом за газетами из ящика на пол выпал маленький телефонный квиток. Четыре рубля сорок восемь копеек, прочел Иван. Опять Наталья с сестрой трепалась, недовольно подумал он. Засунув газеты в авоську, а телефонный квиток в кошелек, Иван толкнул дверь подъезда и оказался в маленьком дворике, освещенном ласковым утренним майским солнцем.

Постояв с полминуты, Иван повернулся, и снова зашел в подъезд.

В двадцать восьмой квартире на втором этаже долго не открывали. Ивану уже надоело тренькать звонком, когда дверь отворилась и из-за нее высунулось маленькое скукоженное старушечье лицо.

— Семеновна, это я, — сказал Иван.

— А, Ванюша! — обрадовалась Семеновна.

— Семеновна, я в магазин иду. Тебе взять чего? — поинтересовался Иван, глядя ей в седое темечко.

— Ванюша, молока возьми пакетик, да булочку. И полкило сосисок, если привезут, — попросила Семеновна, — я тебе сейчас денег дам.

— Да не надо, Семеновна, — ответил Иван, и в голосе его почему-то зазвучали нотки смущения. — Потом, Семеновна, потом разберемся.

С этими словами Иван развернулся, и, провожаемый тяжелым взглядом старушки, вновь зашаркал вниз по лестнице.

До магазина было два квартала.

Улица в утренний час буднего дня была совсем пустынна. Лишь пара собачников выгуливала своих бобиков, да безразличный таксист ждал кого-то, разглядывая положенный на руль журнал.

«Интересная профессия — водитель автобуса», прочел Иван на большом рекламном плакате, с которого улыбался гладкий аккуратный мужик, который, по-видимому, и был тем самым водителем того самого автобуса.

Интересная профессия, хмыкнул себе под нос Иван, и пошел дальше.

В магазине пахло колбасой, свежим хлебом и еще чем-то противно-кислым. Недовольные бабки переругивались в недлинной очереди. Массивная продавщица сосредоточенно наливала в стоящую на весах банку белую тягучую сметану, глядя то на банку, то на половник, то на шкалу весов.

Иван пристроился в конец очереди и развернул «Советский Спорт». Радоваться было нечему. «Спартаку» фатально не везло. Второй проигрыш подряд. Не видать теперь кубка, подумалось Ивану.

Тем временем подошла его очередь — как раз, когда изможденный грузчик крюком стал втягивать за прилавок ящики с только что привезенным молоком и сосисками. Когда свертки с колбасой, пакеты с молоком, хлеб, сосиски, масло и маргарин, а также две банки с сайрой в масле перекочевали с прилавка в две раздувшиеся от обилия продуктов авоськи, настроение у Ивана внезапно улучшилось. Он широко улыбнулся продавщице, заграбастал авоськи и пружинистым шагом вышел из магазина.

На улице Иван достал из кармана две трехкопеечные монеты, дождался, пока девчонка в белом переднике нальет ему большую кружку бочкового кваса, и отошел в сторону.

Заглатывая терпкую кислую холодную жидкость, Иван смотрел на просыпающуюся улицу, на зеленеющие ветки деревьев, на бликующую солнцем упругую струю воды, вырывающуюся из медленно ползущей вдоль улицы поливальной машины, и все шире и шире улыбался. Ему было хорошо.

Один из гаражей во дворе был открыт. Старый Панкратыч, с деревянным протезом вместо правой ноги, бродил вокруг своего «Москвича». Капот и багажник машины были открыты, тусклая лампочка в глубине гаража мерцала, освещая грязный верстак с разбросанными на нем болтами, масленками и отвертками.

— Здорово, дед! — весело сказал ему Иван.

— Здравствуй, здравствуй, Иван Петрович! — прошамкал беззубым ртом Панкратыч, — ну как оно, твоё-ничего? — и хитро улыбнулся.

— Да ничего, спасибо, потихоньку. Помочь? — осведомился Иван.

— Ну, помоги, коли не шутишь. Поставь машину на домкрат, будь другом, а то мне с моей костяной-то тяжеловато будет, — ответил Панкратыч, и ни с того, ни с сего смачно, в три этажа, выругался.

— Сейчас, Панкратыч.

Иван поставил авоськи на ближайшую лавочку, зашел в гараж, достал из багажника «Москвича» домкрат и стал прилаживать его под правое заднее колесо.

— Чего делать-то собираешься? — спросил он у Панкратыча.

— Да задний мост опять течет, сука, — буркнул Панкратыч. — Сальник, видать, мать его чтоб.

— Как дети? — спросил Иван, без видимых усилий быстро поднимая машину домкратом.

— Серега из Норильска с семьей аккурат через месяц в отпуск будет. А Лизка уже полгода не пишет, — закуривая, тихо сказал Панкратыч. И, затянувшись, добавил:

— Стерва.

Машина высоко задрала задницу. Иван обошел вокруг, для верности подсунув еще кирпичей под передние колеса, молча пожал лапу Панкратычу, взял авоськи со скамейки и пошел в сторону подъезда.

— Эй, Ваня, — услышал он вслед, — пиво будешь? У меня тут две бутылки от ведьмы заныканы.

— Спасибо, Панкратыч, не могу. Скоро на работу.

— Ну, как знаешь, Ваня, как знаешь, — подытожил Панкратыч, и, поскрипывая протезом, скрылся в глубине гаража.

Дверь двадцать восьмой квартиры на втором этаже на этот раз отворилась с первого звонка.

— Ой, Ванюша, ой, милый, — залопотала Семеновна, — ой, спасибо, голубчик!

— Да ладно, мать, — смущенно пробасил Иван и стал подыматься по лестнице к своей квартире.

— А деньги? — закричала вслед Семеновна, высунувшись из-за крашеной коричневой двери.

— С пенсии отдашь, — ответил Иван через два лестничных пролета.

В квартире было совсем тихо. Только тикали ходики да на кухне ухал, то включаясь, то вновь выключаясь, старый холодильник. Не ровен час, мотор загнется, подумал Иван. Наталье на фабрике уже год талон на новый «Минск-15» обещают. Обещать-то они все горазды. А вот когда дадут?

Иван переоделся в домашнее и распахнул дверь на узкий длинный балкон, словно ласточкино гнездо, прилепившийся к шершавой, давно не штукатуренной стене. Недопиленная вагонка лежала штабелями. Иван вздохнул, взял ножовку, провел загрубелым пальцем по полотну, и стал пилить податливое дерево. Из-под блестящего стального полотна на пол потекли мелкие, приятно пахнущие опилки. Иван улыбнулся.

В выходные обобью коридор, подумал он. Потом лачком сверху. Один раз — мебельным, после — на три слоя — ленинградским, для пола. Ох и красота же будет!

Хлопнула дверь. Сынок пришел из школы, понял Иван. Он отложил пилу в сторону и посмотрел на часы.

Часы были красивыми. Очень красивыми. Тоненькими, ажурными, золотыми, без цифр на циферблате — только с нанесенными невесомой кисточкой рисками-делениями. Тонюсенькая, с волосок, секундная стрелка, мелкими шажками передвигалась, отбрасывая едва заметную тень на серебристо-матовый циферблат, прикрывая собой то толстую часовую, то длинную минутную.

Любуясь плавностью хода часов, Иван помедлил еще немного, и крикнул в открытую балконную дверь:

— Ваня, разогрей-ка обед! Да руки не забудь помыть!

Сидя напротив сына, Иван с наслаждением хлебал домашнюю лапшу. Освободив тарелку, он поднялся из-за стола, подошел к плите, открыл сковородку и положил себе и сыну по порции макарон по-флотски. Потом открыл другую сковородку, и добавил сверху по жареной куриной ноге.

Обсосав все косточки до последней, запив густым кислым холодным киселем, Иван встал, потрепал сына по вихрастой макушке, и пошел переодеваться.

Переодевшись и взяв в руку холщовую сумку с портретами четырех нестриженых обалдуев и надписью «Beatles», Иван снова зашел на кухню, где сын доедал свой обед, прислонился к косяку, строго поглядел на Ваньку-младшего, и сказал:

— Я пошел на работу. Учи уроки, сынок. Завтра контрольная по алгебре.

— Обязательно, папочка, — отозвался Ванька-младший, глядя на отца чистыми голубыми глазами.

В метро было многолюдно. Все толкались. Пахло потом. От лужи на полу несло кислым пивом. Иван притулился в нише у дверей и стал внимательно читать передовицу газеты «Труд».

Автобуса не было уже двадцать минут. Не опоздать бы, подумалось Ивану, а то ведь взгреют по первое число. Не видать тогда премии. Выйдя на конечной, Иван быстро зашагал в сторону ворот. Все же остался запас в пять минут, отметил он про себя.

Дежурный внимательно посмотрел в удостоверение, потом на лицо Ивана, потом опять на удостоверение. Вернул удостоверение Ивану и нажал на кнопку замка. Электропривод заныл, Иван потянул зеленую металлическую дверь на себя. Она скрипнула, отворилась и впустила Ивана в низкий, плохо освещенный тамбур. Иван закрыл за собой наружную дверь. Щелкнул замок. Отворилась внутренняя дверь, и Иван пошел по темному коридору.

Еще дважды показав удостоверение, и дважды «отшлюзовавшись», Иван попал в раздевалку. Раздевалка была почти пустой — зеленые стены; такие же зеленые, крашеные несвежей масляной краской, лавки вдоль них; да шкафчики в два ряда.

Иван сел на лавку, стянул с себя пиджак, рубашку, мятые серые брюки. Оставшись в одних трусах, майке и носках, он подошел к своему шкафчику и отворил дверцу. В глубине объемного шкафчика, на плечиках, висели форменная рубашка, галстук и брюки. Чуть поодаль, на газетке, стояли форменные туфли. Иван взял туфли и пару раз прошелся по ним обувной щеткой. Туфли заблестели.

Обрядившись в форму и повесив уличную одежду на плечики, Иван достал из нагрудного кармана рубашки небольшой гребешок, подошел к висевшему рядом мутноватому зеркалу и аккуратно причесался. Продул расческу, смахнул перхоть с погон, закрыл дверцу шкафа, вышел в коридор и прошел в дежурное помещение.

В дежурке было накурено. Иван поморщил нос, взял швабру и, привстав на носки, открыл фрамугу единственного подслеповатого оконца, находившегося высоко под потолком.

Коновальчук и Ларин пили чай.

— Болотников, чай будешь? — спросил Коновальчук, и, не дожидаясь ответа, наплеснул крепкой дымящейся заварки в эмалированную кружку.

Иван уселся с ними за стол. Открыл стеклянную банку с сахарным песком, и, не глядя, сыпанул в свою кружку приличную порцию. Потом разболтал содержимое кружки. Не размешивая, залпом, выпил.

— Ну, что сегодня? — спросил он у Ларина?

— Пока что политинформация через десять минут, — ответил Ларин.

В маленьком красном уголке стояло два десятка стульев. Майор Нефедов сидел за столом, покрытым зеленым сукном, весь обложившись газетами. Пока народ собирался, кашлял, скрипел стульями, рассаживался и стихал, Нефедов снял очки, достал бархатную тряпочку и принялся методично, словно священнодействуя, протирать толстые линзы очков. Потом он водрузил очки на нос и бесцветным взглядом обвел присутствующих.

— Сегодня, товарищи, — сказал он, — мы продолжаем изучать отчетный доклад Генерального Секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева Двадцать Четвертому Съезду КПСС…

Ивана стало клонить в сон, но, поскольку сидел он в последнем ряду, майор Нефедов этого не заметил.

Еще часа два Ларин, Болотников и Коновальчук забивали в дежурке козла, прихлебывая горячий чай. Ивану не везло, и это его порядком рассердило.

Майор Нефедов возник на пороге дежурки и сказал:

— Прапорщик Болотников, получите оружие.

— Есть, товарищ майор, — ответил Иван, поднимаясь из-за стола.

Коновальчук с Лариным сгребли костяшки домино в ящик стола и тоже нехотя встали.

Иван прошел в конец темного коридора и толкнул дверь оружейки. Безусый мелкий сержант взял у него округлый жетон, отворил дверцу сейфа и выдал Ивану его табельный ПМ. Болотников приласкал рукой холодную вороненую сталь ствола, получил патроны, расписался в книге учета, погрузил ПМ в мягкую кобуру и вышел из оружейки.

Майор Нефедов появился через полчаса в сопровождении капитана Кузовлева. В петлицах Кузовлева сверкали знаки отличия медицинской службы — змея, обвивающая чашу. Интересно, подумал Иван, что эта гадина пьет из такой здоровенной рюмки?

— Садитесь, — сказал Нефедов.

Он открыл картонную папку с делом и стал зачитывать обвинительное заключение.

— Осужденный… изнасиловал и убил… три эпизода не доказаны… просьба о помиловании отклонена Верховным Судом СССР… привести в исполнение… — долетали до Ивана обрывки фраз, произносимым гундосым голосом.

Несмотря на крепкий чай, ему продолжало нестерпимо хотеться спать.

— Болотников, — тронул его за рукав Ларин, — пора.

— Иду, — отозвался Иван.

Они вышли в коридор. Коновальчук щелкнул выключателем, и два мощных прожектора ударили из-под потолка, прямо над ними, освещая дальнюю половину коридора ярким, мертвенно-бледным светом.

Майор Нефедов и капитан Кузовлев встали сзади Ивана. Ларин и Коновальчук стояли по бокам от него.

Боковая дверь в дальнем конце коридора отворилась, и два вертухая впихнули в коридор фигуру в грязной синей тюремной робе. Майор Нефедов вышел вперед и быстро зачитал приговор. Потом он закрыл папку и вновь отошел назад.

Вертухаи скрылись в дверном проеме. Щелкнул замок.

— Осужденный, лицом к торцу коридора! — заорал над ухом у Ивана Коновальчук.

Вместо того чтобы выполнить команду, фигура повернулась к ним неясным пятном рыхлого лица, и задрожала мелкой дрожью.

— Осужденный, я сказал, сука-блядь, лицом к торцу коридора! — еще громче заорал Коновальчук.

Фигура отвернулась от них и заскулила. Тонкая струйка мочи потекла по ее ноге, собираясь возле стоптанного ботинка в маленькую лужицу.

— Осужденный, пошел вперед, сука-блядь! — взорвался Коновальчук.

Фигура на подгибающихся слабых ногах сделала первый шаг в сторону дальней стены.

Иван снял пистолет с предохранителя, широко расставил ноги, заграбастал рукоятку ПМ в здоровенный кулак, поднял правую руку, навел дуло на затылок фигуры. Прищурился, совместил обрез мушки с линией, отделявшей сальные волосики от серой угреватой шеи.

Фигура сомнамбулически дернулась и сделала следующий, последний в своей никчемной жизни, шаг. Иван автоматически подправил положение ствола, четко целясь в середину пойманной мушкой линии, и плавно нажал мягкий спусковой крючок.

Дуло дернулось кверху, выплюнув единственную тягучую свинцовую каплю. Грохот заметался под низкими сводами каземата, и мгновенно сменился ватной тишиной.

В этой тишине фигура в синей робе, как подкошенная, с тихим стуком головы о каменный пол, рухнула навзничь. Капитан Кузовлев подошел, и, не переворачивая тела, прощупал пульс на сонной артерии.

— Окончено, — сказал он.

Майор Нефедов подошел к нему. Они обернулись. Щелкнул замок, и офицеры покинули помещение. Появившиеся вертухаи забросили тело на носилки и вместе с ними скрылись через другую дверь в конце коридора. Мальчишка в форме ефрейтора с ведром, шваброй и тряпкой подтер две лужицы — мочи и крови.

Сдав оружие, Иван вернулся в дежурку. Ларин с Коновальчуком молча курили. Минуту спустя появились Нефедов и Кузовлев. В руках Кузовлева была баклага.

— Ларин, разливай! — рявкнул Кузовлев.

Ларин разлил спирт по кружкам, потом посмотрел на Ивана и спросил:

— Болотников, тебе разбавлять?

Иван подумал и сказал:

— Не надо.

Во дворе совсем уже стемнело. Ватная темень казалась еще гуще от раскачивавшейся на проводах над гаражами маленькой пыльной лампочки. Из стоявшей поодаль беседки тянуло сигаретным дымом и раздавалось тихое гитарное бренчание.

Иван приблизился к входу в беседку и тихо позвал:

— Ванька, иди сюда.

Ванька молча встал и подошел к отцу.

— Пойдем домой, Ванька, — сказал Болотников и обнял сына за плечи.

— Опять курил, дурак? — спросил он.

Сын вздохнул и промолчал.

Иван с неохотой покопал вилкой комок холодных макарон, помыл жирную тарелку, зашел в комнату и закрыл за собой дверь. Наталья спала на животе, раскинув ноги и руки. Перина сбилась набок.

Иван разделся, перелез через жену, и тоже лег на живот, вполоборота к ней. Потом перевернулся на спину, и заложил руки за голову. Плоские круглые золотые часы вдавились в кожу запястья.

Иван расстегнул тонюсенькую пряжку кожаного ремешка, ласково пощупал пальцами гравировку на крышке, взял часы в левую руку и перевернул крышкой к себе. «Прапорщику И. П. Болотникову за безупречную двадцатилетнюю службу», прочел он выполненную замысловатой вязью надпись.

Потом Иван протянул руку к тумбочке, аккуратно положил часы на ее гладкую холодную поверхность, и выключил лампочку ночника.


Проза Михаила ЗУЕВА: http://tales.mikezuev.ru