Михаил ЗУЕВ

Лондон. Вечер. Восемь. Февраль. Тепло. Каждый день — пиджак на спинке стула, галстук, запонки. Контора. После шести — джинсы, улицы, пешком, легкий свитер. Хард-Рок-Кафе. Мабл-Арч. Сигара. Маленький игрушечный отельчик. Опять утро.

Две недели. Пролетели. Домой. Хочется. Последний день. Последний вечер. Последняя ночь. Через два часа — Хитроу. Первый терминал. Люфтганза. Франкфурт. Люфтганза. Шереметьево-два. Кривой рейс.

Лондон. Вечер. Восемь. Пора прощаться. Легкий гармент в багажнике. Всё свое ношу с собой. Майк за рулем. Тезка. Хайвей. Очки Майка поблескивают в свете фонарей и встречных фар.

Через два часа — пора. Ну что, пойдем? Пойдем. В ресторанчик? Куда угодно, тезка, только не в паб. Хорошо, я знаю место. Мне там нравится. Понравится и тебе.

Стоянка на десять машин. Странно, есть место — как раз для нас. Всего два этажа. Остроконечная крыша, старый камень. Под девятнадцатый век. Что? Ошибаюсь? Настоящий восемнадцатый? Бывает.

Месяц светит. Ярко. Где облака? Где туманы? Где? Иссиня-черно-глубокое небо. И звёзды. И мы — вдвоем, одновременно, со смехом — дергаем за ручку и слушаем перезвякивание колокольчика. Динь-дон, динь-дон, мы пришли, встречайте.

Лампы под зелеными абажурчиками на столах. На столиках. На стенах. Картины. Картиночки. Картинки. Фотки. Пальма в кадке. Выше человеческого роста — по периметру — резной деревянный балкончик. Стеллажи. Древние, покосившиеся. Тысячи бутылок покрыты пылью. Эту пыль нельзя стирать. Она настоящая. Может, еще с прошлого столетия.

К стойке бара. Ты будешь эль? Буду, если будешь ты, но ведь ты за рулем. Эх, дурак, а такси на что? Машину заберу завтра. Тогда вперед — и во все тяжкие, как тогда, в Москве, когда я провожал тебя. Поменяемся ролями.

Первая кружка проскочила. Горько, сухо и тепло. Вторая. Начнем третью? Ребята, ваш столик готов. Как удачно. В полутьме, в углу. Лицом ко всем.

Так ты говоришь, Стефена переводят? Ну и? Что сказал Джеффри? Весь хлам с твоего стола в закутке — на стефеновский? И ты молчал? А Луиза знает? Сюрприз? Смотри, как бы за такие сюрпризы она тебя на радостях не выперла из дому! За два года — два раза, и все по нулям. А тут!

Неее! Третью — до дна! Райт нау! За тебя! Новый глава маркетинг департмент! Это не самогон, который ты мужественно цедил всю ночь — твою первую ночь в Москве. Почему я тогда не пил? А на тебя смотрел, думал — когда этот пузатый сломается. Помнишь — «Ой да не вечер, да не ве-е-е-че-е-е-р…»

Ну что ребята, я вижу, вы готовы? Эль — замечательно, а кушать что будем?

Как в кино. Где-то сзади — прожектор. Нет, опомнись, это не прожектор. Это просто лампочка так светит. Копна волос. Опомнись, какая там копна! Это просто — удлиненное каре. Вязкий, вязкий воздух. Сердце — тук. И тишина. Вот кто-то открыл дверь. Он делает шаг. Почему нога повисла в воздухе? Почему такая нерезкая картинка? Кто убрал звук? Сапожник! Прекрати! Где следующий кадр? Нет — где мое сердце? Где следующий удар?

Тук. И опять — пауза. Только нога в ботинке, там, в прямоугольнике двери, сдвинулась — немного, неуловимо. И эта копна волос. И шум в ушах. Надо было прожить тридцать лет, чтобы узнать. Как останавливается мгновение.

Эээ-й! Юноша! Это я вам! Вот он говорит, что вы любите стейк с кровью. Эээ-й?! Где вы?

Где я? Почему я не вижу ее лица? Почему меня слепит этот проклятый прожектор? И почему так дрожит рука?

Я знаю! Я буду весь вечер смотреть на этот прожектор, закрывая его только очередной кружкой эля. Тогда — тогда мои глаза перестанут видеть. Только — сполохи. Только — цветные пятна. Тогда — я спасен.

Тогда — я не увижу ее лица.

Еще три глотка. Каждый раз, как последний. Эгей, Ми-и-шья, ты почему ничего не ешь? А, да, салат. Ну конечно. Так что сказала Лу, когда ты притащил эту собаку? Ну и? Вот весело! Я от нее не ожидал! Эх, Майк, ты бы с ней полегче, она ведь у тебя золотая женщина…

И еще четыре глотка. Нет, так дальше сидеть невозможно. Надо подняться, чтобы не лопнуть. Вот она, дверь заветная, там, справа от стойки. Только надо улучить момент. Так, сначала — две минуты смотрим на лампочку. До разводов, до кругов. Потом — быстро, быстро, в своей слепоте, наощупь, мимо стойки. Желательно — бегом. И желательно, когда она окажется в противоположном конце зала.

Удачно. Повезло. Порядок. Спокойно. Сейчас ты пойдешь назад. Ха-ха. В реструме лампы дневного света. Они, они, они — они меня не слепят! Это невозможно. Лицо под струю прохладной воды. Еще, еще. Сейчас я дерну дверь — и все будет хорошо. Она точно будет на кухне, а я успею добежать до столика и опять уставиться в этот прожектор. Черт с ним, что лампочка. Эта лампочка — мое спасение.

Дверь на себя. Шаг вперед. Полутьма у стойки. И — широко открытые серые глаза, удлиненное каре, легкая каштановая челка. Маленькая родинка на левом виске. В полуметре от меня.

Как я просчитался. Я все вижу. Нет больше кругов в глазах. Опять этот шум в ушах. Теперь только он может меня спасти. Но мне не пройти. Очень узко. А она стоит напротив, теребит свой белый передник — и смотрит, смотрит, смотрит. Мне в глаза. А здесь узко. А веки не прикрываются. Я парализован. Я не могу отвести взгляд.

Опять шум в ушах. Что-то тикает. И опять нет следующего удара сердца.

Майк, давай обойдемся без десерта. Мне что-то не по себе. Я — на улицу. Подышу немного, хорошо?..

Если она подойдет принимать заказ на десерт, я этого не вынесу. Майк, как ты не понимаешь? Пузатик, дружок, милый, родной, добрый, мне бежать надо отсюда — сейчас, немедленно, навсегда!

Снова — до боли — прожектор, прожектор, прожектор. Это мой мартини? Туда его. Это мой коньяк? Следом! Это опять эль? И его туда! Ладно-ладно, нечего ржать! Кушай свой чизкейк, я на улице подожду. Охолонюсь. Да кончай ты ржать, маркетинг департмент! Как Лу с таким придурком уже седьмой год под одной крышей живет?!

Улица. Фонарь. Где аптека? Правильно, посмейся. Над собой. Тебе это сейчас не повредит. Раскатай губы, растяни пьяную рожу в ухмылке. Посмотри на себя в зеркало — там, в машине. Ка-ко-е зрелище будет! Уродец! Быстрее прячься в машину, уткнись лицом в колени и сиди тихо-тихо, пока пузатик ловит кайф от своего пирожного. Потом подойдет такси, быстро — перебежкой — в кэб. Только чемоданчик не забудь.

Идиот. И-ди-от.

Какого лешего он закрыл машину? Где ключи? Там, на столе. Но туда нельзя. Вот так, подержись за столб. Пусть все видят — ты просто пьян. Это бывает. Со всеми.

Что там, за спиной? Почему так жжет затылок? Я обугливаюсь от взгляда. Я уголь древесный. Мне больно. Вот опять — отнимаются руки. Потом ноги. Я превращаюсь в статую командора.

Я превращаюсь. Я вращаюсь. Я поворачиваюсь. Против своей воли. У меня нет воли. У меня больше ничего нет, кроме этой челки, этого белого передника, этих серых глаз. В десяти сантиметрах от меня.

Краем угасающего сознания — довольный толстый с гортанным воплем вываливается из дверей, делает шаг нам навстречу. Глохнет, смотрит сквозь нас и идет к машине. Пузатик, возьми меня за руку, дерни, выдерни меня отсюда! Пожалуйста, сейчас!

Сердце остановилось. Сердца больше нет. Транс. Серые глаза в пол-иссиня-черного бездонного неба. Тишина. Время остановилось. Расстояние остановилось.

Нет, оно меняется. Там уже нет десяти сантиметров. Там пять. А теперь — два.

Четыре теплых мягких невесомых подушечки пальцев касаются моей жесткой небритой горяче-ледяной скулы. И останавливаются. А глаза закрывают всё небо. Конец.

И когда я забываю как меня зовут, потому что всё заполняет тепло, запах волнистых каштановых волос, она говорит охрипшим голосом. Кантри-код. Эреа-код. Номер телефона. Она не двигается. Я не двигаюсь. Ее пальцы прожгли отверстия в моей щеке. Плоть кипит, плавится и каплями падает на тротуар. Не больно.

Резким движением Майк дергает меня за руку и пинками забивает, утрамбовывая, на заднее сидение кэба. Машина трогается. Толстый, вместо того чтобы травить очередной анекдот, почему-то отворачивается, молчит и сопит в стекло. Стекло запотевает.

Я не знаю ее имени. И семь лет, каждый день — пытаюсь забыть номер телефона.

Проза Михаила ЗУЕВА: http://tales.mikezuev.ru